Внезапно мысли стали ясные, четкие. Оливер бросил взгляд на часы: 19.17.
Невозможно! Он приехал сюда в четверть седьмого. Неужели он провел здесь целый час? Нет…
Сестра посмотрела на часы перед тем, как выйти. Тогда было двадцать пять седьмого. Неужели прошло три четверти часа? Он взял пульт, включил телевизор и посмотрел на часы на экране: 19.18.
– Как приятно, – вдруг сказала Вера, – что ты здесь.
Три четверти часа улетучились из памяти. Он всмотрелся в ее глаза и увидел, что зрачки уже не так увеличены.
– Как ты? – спросил он, чтобы проверить собственный голос. Голос звучал лучше, почти как обычно. Он возвращается в нормальное состояние. И теперь совершенно уверен: Росс Рансом подмешивает в капельницу в небольших дозах какой-то галлюциногенный наркотик.
Стены комнаты замерцали ярким светом. Наркотик все еще действовал на него. Он помнил, что действие всех диссоциативных наркотиков – как психоделиков вроде ЛСД, псилоцибина, пейота, ДМТ, так и анестетиков, вроде кетамина и тилетамина, – повторяется через много часов после введения, хотя их эффект значительно ослабевает.
Оливер попытался подобрать еще какое-нибудь возможное объяснение, но ничего не подходило. Если бы в капельнице было седативное средство, оно подействовало бы на него совершенно по-другому. Этот подонок нарочно держит ее в состоянии психоза – причем продолжительное время, хотя таким способом он рискует серьезно повредить ее мозг. Он что, спятил?!
Вопрос почти не требовал ответа. Человек, который плохо обращается с таким сокровищем, как Вера, явный псих. Он опасен для общества. Доказано, что пролонгированное действие диссоциативных наркотиков способствует образованию крошечных отверстий в задних отделах мозга, коре головного мозга, а также в гиппокампе, обонятельном центре и лимбической системе. Поражаются память и способность к обучению, меняется социальное поведение, страдает моторика, организм перестает нормально функционировать. Дополнительное побочное явление – эпилепсия.
Оливер решил: вероятнее всего, в растворе присутствует кетамин. Его часто применяют в травматологии и при лечении ожоговых больных, а Росс занимается и реконструктивной пластикой, устраняя уродства, полученные в результате ожогов. Ему ничего не стоило раздобыть кетамин.
Росс Рансом, ты больной!
Где он, кстати? Сестра Даррент ожидала его к шести. Несомненно, он скоро объявится.
Он может подождать: все равно ему нечего больше делать, некуда идти, только в гостиничный номер, где придется выдержать еще один длинный телефонный разговор с вдовой Харви, а нечеловечески бодрая обслуга принесет ему еще один ужин, который он съест без всякого аппетита.
– Я не хочу здесь оставаться, – проговорила Вера.
Оливер посмотрел на нее и сжал ей руку.
– Поверь, я тоже не хочу, чтобы ты здесь оставалась.
В дверь постучали, и дверь тут же открылась. Оливер застыл, готовый к схватке. Но пришла всего-навсего бодрая санитарка – забрать поднос с едой.
Когда дверь снова закрылась, Вера попросила:
– Пожалуйста, забери меня отсюда.
Она пробыла в лечебнице два дня. Если ее постоянно держат на наркотиках, организм успел привыкнуть, и действие кетамина продолжится еще много часов. Но сейчас она выглядела вполне живой и бодрой.
– Все не так просто, – сказал он.
– Я хочу увидеть Алека.
– С ним все хорошо. Я видел его несколько часов назад.
– Что ты говоришь?! Где?
Оливер рассказал о том, как побывал у нее дома. Потом он сообщил Вере, что ее поместили в клинику на принудительное лечение в соответствии с Актом о психическом состоянии. Родственники подписали согласие.
– Сюда надо положить не меня, а Росса, – сказала Вера. – Со мной нельзя так поступать, они не имеют права!
– Я вернусь через две минуты, – заявил Оливер.
– Пожалуйста, не бросай меня!
Он поцеловал ее в лоб.
– Я тебя не бросаю.
Он открыл дверь и поспешил к сестринскому посту. Сестра Даррент разговаривала по телефону; похоже, разговор был личный, а не служебный. Он нетерпеливо ждал неподалеку, когда она кончит болтать. Потом спросил:
– Где капельница, которую вы только что поменяли в палате миссис Рансом?
Она смерила его любопытным взглядом:
– Капельница?
– Да, пустая.
– Я ее выбросила.
– Она мне нужна. Куда вы ее выбросили?
– В мусоропровод для мусоросжигательной печи.
– Можно ее достать?
– Сейчас ее уже, наверное, сожгли.
Быстро соображая, Оливер улыбнулся:
– Вы можете оказать мне услугу? Пожалуйста, возьмите у миссис Рансом кровь на анализ.
– Мы регулярно делаем ей все анализы.
– Нет, тут особый случай. Пожалуйста, возьмите у нее кровь для меня. Мне нужно совсем немного.
– Да, да, конечно.
– И еще: проставьте на пробирке дату и время. Как можно попасть в подвал?
– На лифте. Нажмите букву «П».
Не дослушав, Оливер понесся по коридору. На лестницу, через пожарный выход, вниз по бетонным ступенькам, мимо вывески «Первый этаж». В подвале жарко. Длинный низкий коридор, слабо освещенный, над головой массивные трубы тянутся направо и налево. Где-то завывал электромотор. Пахло едой, прачечной, машинным маслом. Он увидел санитарку, которая забирала из палаты Веры поднос с едой, и спросил, где мусоросжигательная печь. Та показала на дверь в дальнем конце коридора.
По пути он заметил открытую дверь прачечной и незаметно юркнул туда. Здесь было жарче и более влажно, чем в коридоре. Большие стиральные машины завывали, как турбины сверхзвукового самолета. Отсюда открывалась еще одна дверь, за которой он заметил двух женщин азиатской наружности и мужчину; они вынимали простыни из сушилки.