Прыжок над пропастью - Страница 99

– Росс, я чувствую себя очень странно.

Он по-прежнему смотрел в окно.

Я умерла. Так вот почему он не поворачивается. Я умерла, и он не может меня слышать.

Она проверила себя, проговаривая слово за словом, вслушиваясь и пытаясь определить, слышен ли ее голос. Она не была уверена, в состоянии ли она шевелить губами, но, обдумав все как следует, решила, что в состоянии.

– Росс, – позвала она. – Пожалуйста, помоги мне! Это снова случилось… то, что тогда… прошу тебя!

К дому подъехала машина. Такси. Казалось, оно не едет, а скользит по воздуху. Внизу лаял Распутин, но Вера его не видела. Она позвала пса; ей хотелось, чтобы он вбежал в библиотеку, хотелось увидеть Распутина, понять, что он настоящий, а она не умерла и пес не явился ей только в воображении.

– Росс, я умерла?

Он не повернул головы. Просто вышел из комнаты так, словно и не слышал ее.

Голоса. Как болтовня на вечеринке с коктейлями. Собачий лай. Вере захотелось выйти и присоединиться к ним, но она боялась оставить здесь свое тело – что, если, вернувшись, она его не найдет? А может, кто-то заберет его, решив, что она умерла, прежде чем ей удастся объяснить, что она жива – то есть не совсем, но все-таки…

– Росс, – услышала она чей-то голос, похожий на свой собственный. – Распутин! – Голос снова был похож на ее собственный, но Распутин не пришел. Вместо него по дорожке проехала машина, похожая на ту, в которой ездила ее мать, маленькая синяя «тойота».

Чей-то знакомый голос произнес:

– Здравствуйте, Вера.

На пороге стоял тощий, долговязый мужчина в очках и смотрел на нее. Дэвид Де Витт, психиатр, он с женой был у них в прошлую субботу на ужине. Почему он вернулся? Забыл что-нибудь?

Потом он вошел в комнату, а на пороге очутился Майкл Теннент, еще один психиатр. Он тоже был в субботу на ужине. И тоже что-то забыл?

Или, может, у нее в голове все перепуталось?

– По-моему, – услышала она свой голос, – на кухне сейчас полная неразбериха. Вам придется напомнить мне, поели мы или нет… сейчас, когда ночи такие длинные, мне трудно судить…

– Как вы себя чувствуете, Вера? – спросил Дэвид Де Витт.

Голос, который вполне мог принадлежать ей, ответил:

– А как бы вы себя чувствовали, если бы были частью пищевой цепи? Вы хоть представляете, сколько вреда способны причинить вьюнки на грядке со спаржей?

Де Витт и Теннент переглянулись, словно обменялись некими сигналами. Где-то сзади продолжал лаять Распутин; Вере захотелось, чтобы пес поскорее замолчал.

Вдруг в комнате оказалась ее мать.

– Мама!

Маргарет была одета совершенно неподобающим образом для званого ужина: на ней был легкий нейлоновый анорак. Может, она приехала просто посидеть с внуком. Вера видела, что мамины губы двигаются, но голос вроде бы шел не изо рта.

– Здравствуй, доченька.

Вера услышала, как говорит:

– Скорее всего, вы все не можете меня слышать, потому что я умерла. Мама, прошу тебя, растолкуй Россу, что к чему. Он упорно не обращает на меня внимания. Пожалуйста, объясни, что я умерла, и нужно, чтобы меня каким-то образом вернули назад, в тело.

Вдруг в комнате оказался Джулс Риттерман; он смотрел на нее в упор. Он сказал Россу что-то, но слов Вера не могла разобрать. Потом он приблизился к ней. За ним следовали Теннент, Де Витт и ее мать.

Риттерман заговорил с ней мягко, увещевающе, как если бы он обращался к Алеку:

– Вера, Росс говорит, что вы плохо себя вели, не принимали лекарство, которое вам выписали. Это правда?

Вера услышала собственный голос:

– Понимаете, я умерла. Никакие лекарства не помогают, когда человек умер.

Потом все начали задавать ей вопросы. Теннент спросил:

– Вера, вы слышите голоса?

Потом Де Витт:

– У вас бывают видения?

Потом Теннент сказал:

– Вера, с вами в последнее время происходило что-то необычное, странное?

Еще один голос негромко произнес:

– У нее смущенный вид. Не наблюдалось ли у нее в прошлом склонности к суициду?

На некоторые вопросы она кое-как отвечала, но большинство из них плавало у нее в голове, словно в воздушных шарах. Спустя какое-то время все вышли из комнаты, но Вера слышала, как они переговариваются в коридоре, спорят. Она услышала мамин голос: мама отвечала на вопросы о ней, Вере.

Риттерман сказал:

– Как правило, в подобных случаях принято приглашать представителя власти.

Вера то находилась в сознании, то теряла его. Внезапно все снова оказались в комнате и молча смотрели на нее. Джулс Риттерман что-то прятал за спиной. Веру кольнул страх.

Росс опустился перед ней на колени:

– Я люблю тебя, Вера. Я так тебя люблю… Просто хочу, чтобы тебе стало лучше. Мы все хотим, чтобы тебе стало лучше. Пожалуйста, пойми меня!

Теперь она разглядела, что прятал Джулс Риттерман. Шприц для подкожных впрыскиваний и маленькую ампулу.

Ужасный крик раздался в комнате.

Вера поняла, что кричит она сама.

Она попыталась встать со стула, но ее плечи сжимали чьи-то руки, не пуская, не давая вырваться. Ее держали Росс и Де Витт.

– Нет, прошу вас, оставьте меня! – услышала она собственный голос.

Перед ней появилась мать:

– Мы любим тебя, милая. Мы поступаем так ради тебя.

Кто-то закатывал ей рукав. Плечо сжали железной хваткой.

Она почувствовала укол. Какая-то густая жидкость устремилась в мышцу плеча. Она увидела глаза Росса. Глаза Джулса Риттермана. Глаза матери. Глаза Майкла Теннента. Глаза Дэвида Де Витта.

Мать повторила:

– Мы все так любим тебя, милая.